По закатному небу пробежала дрожь. Содрогнулись запыленные стёкла заводов. Содрогнулась жирная прелая земля. Встрепенулась заснувшая было птица и резко, надрывно кликнула. То ступал, влекомый Червями, Аврокс.
Дыхание Быка вздымалось пышными лиловыми клубами, застилающими горизонт. В них тонул солнечный кругляш. Восставала из тех клубов гроза, потревоженная царственной поступью.
Город затаил дыхание, слыша, как приближается Бык. Казалось, сами дома, здоровые и в плесневой проказе, склонили черепичные крыши, боясь Авроксова гнева. Казалось, болезные перестали стонать. Особо тяжёлые - облегчённо вздохнули, отмучавшись. Шёл Аврокс, дитя Вселенной, шёл на закланье, влекомый Червями.
Были те, что не верили знакам, а верили в научные книги, но и те убоялись: стон Быка на кургане Раги был почти человечьим. Потому что – кровь людская была в его жилах. Кровь, что питала и его, и Город.
Неумелые глупые Черви не послушали ни Мать, ни Старейшину, но Аврокс внял их мольбам и позволил увлечь себя тем, кто служил ему верой и правдой. Были те Черви напуганы, оттого и отчаялись звать божество на закланье. Оттого и поверил им Аврокс, что молились они неумело, но верно, что чёрной и бурою твирью и драгоценной белою плетью путь ему на закланье стелили, что песни без слуха, но всею дремучей душой хрипели.
И даже когда Суок выпила до капли священную кровь, небо ещё грохотало от поступи Аврокса – Быка, не по закону явленного.