Кости корней, жилы-черви, кровь-земля...
Ты горел на чужой земле. Ты пылал яростно и неотвратимо, ты брал город за городом, покуда не оголился остов – усталый человек в мундире. Медленно ползущими броневиками ты изображал полёт в те края, где тебе не рады. Тебе и воинству цвета земли никто ещё не был рад, но ты проходил везде.
Сколько лет одиночества, в которых единственные картины, на которые ты глядел – карты, размеченные красным и чёрным? Сколько лет ранней побудки, выступлений перед солдатами, приказов, взрывов? Сколько лет в штаб твой – захламлённый, где бы ты его ни делал, - не забегал ребёнок?
И вот – входит она. Девочка с могильными серыми глазами, девочка из аборигенов, чьи судьбы решать тебе. И – нет, она не просит за семью, не просит пощады, не восхищается медальной славой. Становится на носочки несуразных своих ботинок и мягко, вкрадчиво шепчет на ухо о жизни. Другой, не той, к которой ты привык – чудесной, лишённой горечи жизни. И ты слушаешь, слушаешь; гаснут угли твоих глаз.
Ты проиграл свою войну, так и не начав её, Генерал Пепел.
Сколько лет одиночества, в которых единственные картины, на которые ты глядел – карты, размеченные красным и чёрным? Сколько лет ранней побудки, выступлений перед солдатами, приказов, взрывов? Сколько лет в штаб твой – захламлённый, где бы ты его ни делал, - не забегал ребёнок?
И вот – входит она. Девочка с могильными серыми глазами, девочка из аборигенов, чьи судьбы решать тебе. И – нет, она не просит за семью, не просит пощады, не восхищается медальной славой. Становится на носочки несуразных своих ботинок и мягко, вкрадчиво шепчет на ухо о жизни. Другой, не той, к которой ты привык – чудесной, лишённой горечи жизни. И ты слушаешь, слушаешь; гаснут угли твоих глаз.
Ты проиграл свою войну, так и не начав её, Генерал Пепел.